Пусть...(экс)
весна добавила «толчёного» стекла
на нашу долю, мы заходимся от кашля.
родные дети стали вымученно старше,
что бы писать на стенах сажей слово Love
и посылать затем весну куда подальше.
у них есть право посылать, у нас нет прав,
мы улыбаемся и детям ручкой машем.
сошли на нет запасы стрел, запасы слов.
остались жажда и надежда, кто сильнее?
мы не успели, может дети и успеют
отправить к Господу и письма и послов,
навоеваться, принести домой трофеи:
сто тысяч вражеских отрубленных голов,
а после плакать и читать Хемингуэя.
да будет так! да будет как? да будет нам…
дома раздарены, раздеты и разуты.
на нашу долю не часы, теперь минуты,
подобно горсточкам «толчённого» стекла,
остались. мы доедем быстро на «попутных»
ветрах, просить того, кто строит вечный храм:
пусть не для нас, так для детей наступит утро.
Если...( про любоFF)
если успеешь, оставишь на солнце следы.
люди на стыке времён обращаются издавна к свету.
правда, никто не задумался, где этот " долбанный" стык,
может ты в курсе, будь доброй и мне от души посоветуй.
если быть честным всего на какой-нибудь час,
поговорить, помолчать, что делить нам таким адекватным?
я уверяю тебя даже солнечный пристальный глаз
станет темнеть, и на солнце есть скучные серые пятна.
если получиться смело меня убей!
это почти как игра, только смерть будет в ней настоящей.
я соглашаюсь уже на десяток ненужных смертей.
ну же, сыграем, ты в жизнь, я как водится « в ящик».
Будет время...( экспромт)
будет время, «умри» для меня, пожалуйста,
как в хреновом и грустном до одури «мыле».
я молитвой давлюсь с одержимостью Фауста,
и летаю по комнате, только без крыльев.
эти светлые образы, добрые, дохлые
мне со стен улыбаются рожами постными.
наши ангелы в трубы находчиво грохнули,
наши демоны давят нас вечными ГОСТами.
будет время, войди в эти стены радугой
в накрахмаленной юбочке, милая, строгая.
я на тень твою, каменный, падаю, падаю.
нас соседи блудливые пальцами трогают.
докторами залеченный, конченый праведник,
я уже не боюсь ни людей, ни жалости
раскачай надо мной свой цветастый маятник
и «умри» для меня и со мной, пожалуйста.
Никто
извините, меня больше нет.
абонент отключён, отлучён.
очень хочется выйти на свет
без лица, выйти из дому вон.
на вопрос ты куда, промолчать,
а и правда, куда мне теперь?
хорошо бы родиться опять,
подрасти и махнуть, скажем, в Тверь,
или в Омск, без лица хоть куда.
нас таких миллионы,"нас тьмы".
города вы мои города,
одинокие грязные мы.
извините, я некий никто,
бывший служащий, бывший boyfriend.
просто бывший, без “б”, без понтов,
А - БО - НЕНТ
Слезливое
зевнула тоска, прожит день, обещали осадки,
что странно сегодня опять обошлось без дождя.
наверное, там наверху как всегда неполадки,
и только синоптики в небо с надеждой глядят.
почтовые ящики мёрзнут в холодных подъездах,
никто не родился, не умер, звенит тишина.
лишь бродит по улицам осень в ботинках железных,
но больше она никому на земле не нужна.
ты знаешь, я бросил читать, говорить о погоде:
в газетах писать о живых перестали давно.
ко мне разве кошка соседская в гости заходит
и смотрит в меня, как смотрела бы в чьё-то окно.
вот так бы уснуть лет на десять, а может и двадцать,
дышать глубоко и спокойно в последнем из снов,
и слушать, как дождь станет в двери людские стучаться,
смывая ключи и остатки ненужных замков.
Комиксы. Ушельские хроники часть 2-я
инцидент исчерпан до нельзя:
старый купидон забит ногами,
зарастает небо облаками,
а под небом «голые» скользят.
хули небо трогали руками?
розами, украшенный сортир,
на двери табличка: стань хорошим,
вытри ноги и сними калоши,
перед тем, как выйти в светлый мир.
там тебя всемирно укокошат.
вот тебе ошейник, поводок,
вот и карта, все пути открыты.
мастер не дождался Маргариты,
спился раньше срока, дурачок.
в этом мире даже карты биты!
снег пошёл, и я за ним пошёл
территориально ближе к центру.
старый купидон, давясь абсентом,
в людной «анатомке» лёг на стол,
лёг красиво и накрылся тентом.
бедный, бедный наш небесный тент,
так натянут, что скрипит от боли.
под лопаткой почему-то колит,
видно сердце выбрало момент
разорваться, вместе с тентом что ли.
на татами двое: Бог и я
он спокоен и уравновешен.
я, межуюсь, как обычно грешен,
и хватаю небо за края.
дали гонг, стою, сверкая плешью.
вроде каюсь, верит, или как?
мир пожал плечами: непонятно.
снова гонг, земля в лиловых пятнах.
Бог занёс над грешником кулак,
погрозил, и в снег ушёл обратно.
Банальное рифмованное письмо
ну, здравствуй сестра, извини, не писал три недели.
предчувствие нового стало таким неизбежным,
что даже мой дом не сумеет быть тем, что и прежде,
а я и подавно, не скрою, немного растерян,
практически рядом, уже в двух шагах от надежды.
такие дела, новогодние хлопоты, ёлки,
суровые лица прохожих, простуда, прогнозы.
всё так же предпразднично злы и картинно бесхозны
витрины уставшие и магазинные полки.
хотя, и они в ожидании деда Мороза.
и люди практически верят, что якобы где-то
искомое счастье бредёт им послушно навстречу,
(мы этой «рассказкой» друг друга до старости лечим,)
но дверь на замке в неизбежно счастливое гетто,
а вера, она с каждым годом всё крепче и крепче.
пастух, растерявший овец, утопился в колодце.
не выдержал, плохо без стада, бессмысленно как-то
ворона, без ворона станет в истерике каркать,
и примутся плакать в полях сиротинушки овцы.
де - юре всё к лучшему, правда смущает де – факто.
ну, здравствуй сестра, я живу хорошо, всё по плану.
все овцы при мне и ворона сыта и криклива.
мне кажется, скоро я стану до боли счастливым,
и кем-то ещё обязательно в будущем стану,
как минимум принцем, как максимум радостным Шивой.
Троеточие...Картинки для тебя
-почему?
- не знаю, просто ждал слишком долго.
- долго ли?
- лет двести.
- ты смеёшься?
- нет, стою на месте, там же где все жизни простоял.
если мир умрёт на полчаса,
в точке «А» ослепнут светофоры,
в точке «В» исчезнут чудеса,
в точке «С» уйдут под землю горы,
мир умрёт, и я останусь сам…
сяду где-то в центре пустоты,
ждать звонка из недр подсознанья.
в точке «А» давно сожгли мосты,
точку «В» затёрли утром ранним,
в точке «С» небесный свод застыл.
-почему?
- не знаю, как-то раз, всё прошло и мне не стало хуже.
-это обо мне?
- скорей о нас, и о мире никому не нужном…
Память...Картинки для тебя
твой долгий сон теперь лежит в земле.
смотри в себя, лови себя руками.
никто не знает, где оно начало,
но голос твой пока ещё живой.
я слишком рано научился тлеть,
где кровь моя текла, остался камень,
а тень с лица земли давно пропала.
ты можешь петь? смотри в себя и пой!
за гранью нет ни окон, ни дверей,
а может, есть, но это будет позже.
я писем не нашёл от тех, кто ждёт,
закрыл глаза, а ты пиши ветрами.
нас забывают с каждым днём быстрей.
земля укроет пухом. подорожник
над тем, что было нами, прорастет.
но мы живём, пока мы чья-то память…
Спи...(картинки для тебя)
Пока Кристина спит, мы, невидимки, стоим на страже и считаем дни… уходит день и, мир, зажмурив глазки, урчит, как кот, пока Кристина спит.
последний сон улыбчивый февральский, из наших окон тот же странный вид:
чужие люди, тёмные подъезды, собаки, кошки, окна, фонари,
и точки звёзд, и лунный белый вензель, и всё, о чём Кристина говорит
во сне, во сне. слова, как паутина, и ночь танцует в лужах - зеркалах,
и воздух пропитался никотином, всё это есть в причудливых словах.
да будет так, иначе быть, не может, иначе как, расстаться с февралём?
в моём лице узнал своё прохожий, теперь мы станем зимовать вдвоём,
и никому ни скажем о причинах, и не раскроем ни имён, ни карт.
пока мы здесь, ты спи моя Кристина, тебя не потревожит завтра март.
Твоим стихам.
я однажды нашёл твою страну,
у неё изначально не было имени.
я искал людей, а потом уснул,
и за это время все люди вымерли.
вот теперь мне снятся твои стихи,
они падают с неба, танцуют в воздухе.
среди них нет хороших, нет плохих.
они просто такие…они - созданы.
иногда так нужно тебе сказать:
слишком много стран до сих пор безымянные,
а стихи умеют смотреть в глаза,
и дают возможность рождаться заново.
Светло? ( попытка светлого и доброго экспромта)
...ты просила меня рассказать о светлом...
всё когда-нибудь будет, не спрашивай, только когда.
я не знаю ответа, я знаю, что будет и ладно.
а пока мы лежим на ладонях и дышим на ладан,
согревая дыханьем своим города, города,
у которых от холода сводит замки и ограды.
понимаешь, и время и люди – вода.
ты смотрела так часто, как солнце летит под откос,
как на крышах весёлые дворники трогают небо.
я бы тоже по крыше под утро с тобою побегал.
или вышел туманом на каменный северный мост,
и лепил бы кораблики из почерневшего снега,
а потом превращался бы в воду и рос.
ты бы мне улыбалась… под воду уйдут корабли,
мы не станем чужими, мы будем дышать, как и прежде.
пусть на ладан, пусть с нами останутся там же и те же,
согревать ледяные ладони замёрзшей земли,
и вода, и весёлые дворники в синих одеждах,
и все те, кто за ними под утро на крышу ушли…
"валентинка"( без препинаков, поржать)
я сгусток естества, я часть стакана
лежу в углу, чердачного пространства
мой разум, утром вышел из тумана
и больше никогда не возвращался
в одном из чудодейственных открытий
за жалкий час я сжался до предела
хотел со всеми на «конечной» выйти
но вышел вон из собственного тела
целую смерть печальную в затылок
теперь, теперь, нам можно целоваться
ищи меня мой друг среди бутылок
когда пробьют часы свои двенадцать
|
